плакать и всякое такое. Ну скажите, Пришелец, что мне теперь делать?

Помогите!

Пришелец, продолжая ковырять землю, пожал плечами.

- Я не могу.

- Я знаю, что вы не можете, потому что философ. А Мастер Золотые Руки?

Он, умница большая, может все. Даже часы у меня брался починить...

несколько раз. Только очень он занятый человек, никак ему времени не

хватало на эти пустяки. Может, он сможет вернуть?

- Он тоже не сможет.

- Кто же тогда? Кто?!

- А стоит ли его возвращать? - Пришелец, подняв голову, смотрел на

Таисию Ивановну со своей странной бледной улыбкой.

- Что за вопрос? - всполошилась тетка, воинственно одергивая халат.- А

мне в старости самой оставаться? Столько сил отдала, столько выстрадала, а

на старость - самой?

- Ну, если так...

- Именно так! Только так! И действуйте, бога ради! Делайте что-нибудь!

Или посоветуйте, что делать! Это же по вашей вине улетел ребенок - без

присмотра летательный аппарат оставили.

- Ваш город полон чудес,- ответил Пришелец, погасив улыбку и сжав губы

в белую полоску. Вот по этой линии и действовать надо. Таков мой совет.

- Мерлин по горящей путевке в Алушту уехал,- стала быстро соображать

Таисия Ивановна.- Моргана? Точно! Надо ее попросить. Решено: умолю, упрошу,

в ноги упаду.

Она заторопилась назад к уазику, ее круглая фигура с привычной

ловкостью вкатилась в кабину, и машина, рванув с места, исчезла за

поворотом.

Пришелец снова поник головой и, печально вздохнув, пошел в дом.

Таисия Ивановна нашла Феню на огороде. Девушка подкапывала молодую

картошку, выбирая самые крупные клубни. Сидя на корточках, она ловко

орудовала ножом, подрывая картофельные кусты, и в ведре уже было около

дюжины нежно-розовых картофелин.

- Феня, деточка, я к тебе, золотце ты мое!- уже от калитки прокричала

тетка и энергично, не выбирая дороги, зашагала по огороду.

- Ясно, что ко мне. А то к кому же еще?- с загадочной улыбкой сказала

Феня и, бросив нож в ведро, легко вскочила на ноги.

- Ты знаешь, что сорванец мой сотворил?

- Уж знаю.

- Знаешь? Феня, красавица ты наша, солнышко, надо повернуть его. Ты ж

какая-никакая фея все-таки. Поверни!

Феня задумчиво посмотрела сквозь тетку, помолчала и, вытерев тыльной

стороной лоб, без любопытства спросила:

- Стоит ли?

Тетка мягко всплеснула руками.

- Вы что, сговорились с Пришельцем? Одно и то же говорите и даже

одними словами! Конечно, стоит!

Он нужен всем нам, а мы нужны ему. Зачем ему улетать в Космос? Там же

ничего нет!

- А звезднмый свет?

Тетка на мгновение онемела, что вообще-то бывало с ней крайне редко,

потом, сообразив, что Феня, наверное, просто неудачно пошутила, решила на

реплику не реагировать и продолжала уговоры:

- Ну, помоги! Помоги в моей беде! Хочешь, на колени стану?

Тетка подобрала халат, будто и впрямь собиралась упасть на колени.

- Хорошо. Помогу,- согласилась девушка.

Она поднесла ведро к ступенькам крыльца и, громко звякая соском

рукомойника, долго мыла руки. Вымыв руки, Феня не спеша вытерла их чистой

красной тряпицей, висевшей тут же над головой на ветках яблони. Потом,

закусив губу и прищурив глаз, не обращая ровно никакого внимания на тетку,

долго смотрела на быстро густеющую вечернюю синеву на востоке. Вдоволь

насмотревшись, она повернулась в противоположном направлении и посмотрела

на наливающееся красным, перечеркнутое тучами заходящее солнце. На солнце

она смотрела недолго. И что-то невнятно бормотала при этом и грызла по

школьной привычке ногти.

Затем она глянула суженными зрачками на нетерпеливо дергающуюся тетку

и сказала непонятно и строго:

- Помогу. Знать, от судьбы не уйти.

- Идем, идем!-застрекотала тетка.- Некогда! Могла бы, кстати, у

Пришельца руки помыть. Пошли. У меня тут машина. За две минуты будем там.

Вскоре они были на месте. Феня попросила всех отойти подальше, сама же

стала у места старта корабля и замерла, запрокинув голову. Глаза ее были

закрыты, лицо поочередно выражало то чувство тоски, то радости; порой страх

искажал нежные черты.

Это длилось не более десяти минут. Затем Феня напряглась еще сильнее,

ее запрокинутое лицо окаменело, рот полуоткрылся, и тогда медленно, очень

медленно руки ее поднялись вверх, и воздух между ладонями затрепетал,

потек, словно голубой шелк. Воздух искрился, ритмичные волны пробегали в

глубине его. Это продолжалось не менее получаса.

Наконец Феня безвольно опустила голову, руки ее бессильно упали вдоль

тела. С видимым усилием она подняла голову, раскрыла глаза и посмотрела на

Пришельца и Таисию Ивановну, словно видела их впервые.

- Устала я,- прошептала девушка тихо.- Успокойтесь. Вернется. Я

сделала все.- И опустившись - почти упав - на траву у заборчика, тут же

забылась глубочайшим сном.

Пришелец пошел к девушке, чтобы внести ее в дом. Тетка оказалась рядом

с ней раньше и, без труда оттеснив Пришельца в сторону, взяла в руки

невесомую ношу, ощущая на лице своем легкое, ароматное дыхание феи. Она

шла, стараясь ступать помягче, и вдруг ей в голову пришла мысль, что

Феня-то девушка уже что называется. И все девушки в этом возрасте уже

соображают, что к чему. А ребята еще лопушки-лопушками. Взять племянника, к

примеру. Она вспомнила непонятные слова Фени о том, что от судьбы не

уйдешь, неожиданно и вроде бы беспричинно затосковала и шепотом

запричитала:

- Не уйдешь. И никуда не уедешь. И не улетишь!

13

Корабль мчал Мальчика в Космосе, и скорость была так велика, что все

звезды сбились в одну светящуюся груду впереди по курсу, а сзади мрачно

чернела безжизненная пустота.

Во время полета экран ожил, но Мальчик не мог взять в толк, что же он

показывает, о чем докладывает ему умный корабль. Там, на экране,

разливались клокочущие багровым огнем лавы, содрогающиеся кратеры вулканов

выбрасывали тучи тепла и раскаленные скалы.

Вдруг картина резко менялась, и перед глазами проплывала сине-белая,

изломанная торосами поверхность какой-то безжизненной планеты. На несколько

минут изображения исчезали, и тогда в правом нижнем углу выскакивали

непонятные обозначения на языке Пришельца, похожие на маленьких паучков.

Он летел уже несколько часов и понемногу стал ощущать, что полет

начинает тяготить его. Вначале это было настолько слабое и неопределенное

чувство, что Мальчик не мог понять, что же его беспокоит. Но постепенно

чувство усиливалось, вспомнились почему-то небольшие аккуратные домики

Глуховичей, сады в яблоневом цвету, гудки пароходов по ночам, сонные

мигающие огоньки бакенов, запах сырой речной воды и густой аромат ночных

цветов маттиол, от которого одновременно хочется плакать, смеяться и делать

милые глупости.

Мальчик шмыгнул носом. "Возвратиться, что ли? Нет! Никогда!"

Незваные воспоминания влекли, завораживали.

Он еще раз шмыгнул носом. "Возвратиться? Почему бы и нет?"

Мальчик вспомнил Фею, как наяву увидел ее нежную улыбку, услышал

мелодичный голос, ощутил упругую шелковистость ее золотых волос. Сильно и

нежно сжали его сердце воспоминания, и из глаз чуть не брызнули слезы.

"Возвратиться! Конечно, возвратиться! И как. можно быстрее!"

Мальчик передвинул рычажок назад.

Первой заметила приземляющийся корабль Таисия Ивановна. Серебристая

юла, подсвеченная выцветшей луной, кудахтая и треща, спускалась с

почерневшего неба. Ее стремительный полет все замедлялся и наконец на

удивление легко и плавно она приземлилась точь-в-точь на то место, где

стояла раньше.

Таисия Ивановна, оглашая окрестности радостными криками, заторопилась

к ракете.

- Вернулся, птица ты наша! Охотник! Садовник! Все! Идите сюда! Мальчик

возвращается! А ты, Феня, что копаешься? Застеснялась, что ли?

Толпа встречающих, радостно галдя и улыбаясь, двигалась к "юле", в

открывшемся люке которой появился Мальчик.

Феня шла сзади, делая вид, что происходящее ее ну совершенно не

интересует.

Таисия Ивановна, мигом взлетев по стремянке наверх к Мальчику, сжала

его голову ладонями и, преодолев слабое сопротивление, стала целовать в обе

щеки, приговаривая:

- Ах, ты, хороший мой! Вернулся к своей тетушке! Ах ты, черт

противный, идиот проклятый, придурок жизни, сколько я из-за тебя пережила,

сокровище ты мое бесценное! Вот ей скажи спасибо, Фене. Она тебя вернула.

Взоры всех обратились к Фене. Девушка засмущалась и сказала нарочито

небрежно:

- Уж такая наша женская судьба: спускать мужчин с неба на землю.

Проснулся Мальчик около десяти часов утра. Рядом с его кроватью на

табуретке стоял букет из розовых гладиолусов в поллитровой банке из-под

томатной пасты. Рядом с банкой лежала мокрая с угла записка. "Поздравляю с

днем рождения! Целую тебя, соня,- читал Мальчик, протирая глаза и

позевывая.- Я на дежурстве. Борщ на полу в кухне, возле холодильника. Ешь

блинчики. Буду вечером. Целую. Тетя Тася".

Борщ на кухне... Целую... Поздравляю...

"Мне сегодня шестнадцать!" - внезапно мелькнула радостная мысль.

Мелькнула и пропала.

Мальчик наконец проснулся окончательно, вспомнил предсказание мерзкого

Доброжелателя и затосковал снова.

Но как бы то ни было, надежда покинула Мальчика не окончательно. Ведь

всегда возможна ошибка, а то и просто наглая ложь. Надо было срочно

выяснить истину.

Наскоро умывшись и пригладив волосы мокрой пятерней, Мальчик

направился к дому Пришельца. Влекомый тягостным предчувствием, он все

ускорял шаг. Очутившись у знакомого заборчика, Мальчик увидел, что

непоправимое случилось. Корабля не было! Значит, не почудилось это ему во

сне: на самом деле грохотали над спящим городком в предутренней тиши

корабельные двигатели. Улетел! Не попрощавшись! Это был жестокий удар.

Он вошел в дом. Медленно обвел глазами комнату. Увидел на столе

записку. Тяжело сел и начал читать. "Все возвращается на круги свои,- в

горле у него запершило.- Чудес больше не будет. Будет обыденность и

банальность. Нет мне места в таком мире. Прежнему тебе - тоже. Но вы, люди,

меняетесь вместе с миром, в котором живете. Прощай, Мальчик. Я любил тебя".

Губы у Мальчика задрожали и словно покрылись серым пеплом.

- Прощай, Пришелец,- прошептал он.- Я всегда буду любить тебя.

Мальчик вышел за калитку спокойный и отрешенный. Не стало

неопределенности - исчезло и волнение. Вот только незнакомая раньше тяжесть

в груди не давала вздохнуть на полную силу. Мальчик убедился, что

предсказание Доброжелателя начинает сбываться. Значит, ничего не останется

из того, что было ему дорого, что бережно созидалось его воображением.

Проходя мимо двора Садовника, он остановился.

Садовник, с распылителем за спиной, возбужденный и счастливый,

опрыскивал яблони.

- Послушай, Мальчик!- радостно завопил он, отчаянно жестикулируя

свободной рукой. - Я и не знал раньше, что фосфорорганические яды такая

прелесть! Гусеницы от них так и дохнут, так и дохнут! Ха-ха-ха!

Ничего не ответив, Мальчик побрел дальше. "Яд... Прелесть... Так и

дохнут..." - звенели в его мозгу слова Садовника.

У двора Охотника он замедлил шаг и стал глядеть на занятого работой

хозяина. Охотник, весело посвистывая, натягивал на треугольную раму заячью

шкурку.

Сомнений больше не оставалось. Мальчик повернулся и, по-стариковски

волоча ноги, побрел домой.

Все окна были жадно распахнуты в утреннюю прохладу. Из динамиков,

заполняя всю улицу, изливалось сладкоголосое пение ВИА: "Как прекрасен этот

мир, посмотри..."

Дома он сел в теткино старое кресло перед невключенным телевизором и

долго безо всякого выражения смотрел на слепой экран.

Вечером примчалась тетка. Увидев его угнетенное состояние, она все

поняла и весело затараторила:

- Ты смотри какой! Несчастненький! Сказочку у деточки отобрали! А

сколько людей на земле - миллиарды! - живут самой обыкновенной жизнью.

Живут. Работают. Некоторые мечтают... иногда.

Мальчик покачал головой.

- Не согласен? Ну послушай: люди сначала мечтают, а потом напряженно

работают, чтобы мечту воплотить. У тебя это получалось как бы само собой.

Ты заработал эту способность, выстрадал ее? Нет! А что даром досталось, то

и потерять не жалко. Согласен?

- Не знаю я, тетя, - вяло отвечал Мальчик.- Просто не могу рассуждать

сейчас. Знаю только, что плохо мне. И здесь оставаться дольше - выше моих

сил. Уеду я...

- Куда?

- В Киев. Документы в университет подам. Я уже все обдумал. Завтра и

поеду.

Тетка приуныла и сказала кротко:

- Решил - поезжай. Вещи я сейчас соберу. Во сколько думаешь выезжать?

- В семь пятнадцать. Первым автобусом.

Чтобы успеть на первый автобус, Мальчик вышел из дома в половине

седьмого. Улицы были странно пустынны. Нечастые заспанные прохожие,

возвращающиеся с базара, из-за утренней свежести непривычно тепло одетые,

тащили тяжелые сумки с огурцами, помидорами, творогом в полиэтиленовых

пакетах, сметаной в пол-литровых баночках, прикрытых листочками, вырванными

из ученических тетрадей, исписанными крупным уче-ническим почерком. Кур со

связанными ногами и крыльями несли вниз головой, порой птицы открывали

томно прикрытые глаза и начинали протестовать, вскрикивая совсем не куриным

- пронзительным и хриплым голосом.

Город питался, а следовательно, существовал.

У кинотеатра, в конце Хорогодской, Мальчика догнала запыхавшаяся тетка

с авоськой, набитой съестными припасами. Она шмыгала носом и, напрягаясь

изо всех сил, молчала.

Таисия Ивановна боялась, что стоит ей раскрыть рот, и вырвутся наружу

горестные восклицания, и польются слезы горючие.

Автобус на посадку, как всегда, подавали с задержкой. Тетка и Мальчик

стояли, посматривая в стороны, роняя ничего не значащие слова и ощущали

между собой какой-то холодок неловкости и отчуждения, будто уже разделили

их километры и годы.

Наконец к домику станции подкатил автобус.

Это был старенький пазик, почти музейный экспонат. Он изо всех сил

тарахтел мотором и выбрасывал густые клубы сизого дыма. Все заторопились,

разом заговорили, повторяясь и путаясь. Тетка стоически боролась со

слезами, но глаза ее неуклонно наполнялись неукротимой влагой. Рот распух,

щеки обвисли мешочками, и она сразу стала на несколько лет старее.

Заскрежетала коробка передач, и пазик судорожно тронулся с места.

Тетка, наконец-то давшая волю слезам, для поднятия духа дорогого племянника

решила послать ему воздушный поцелуй, как в каком-то кинофильме из ее

молодости. Трясущиеся руки... Дрожащие губы... Воздушный поцелуй явно не

удался. Увидев это жалкое и трогательное зрелище, Мальчик лишь героическим

усилием воли удержался от слез.

Когда толпа провожающих и домик автостанции скрылись за поворотом,

Мальчик все еще продолжал смотреть в окно в надежде увидеть напоследок

кого-нибудь из знакомых.

Возле почты он заметил Доброжелателя. Тот остановился у почтового

ящика, настороженно оглянулся. Убедившись, что прохожих поблизости нет,

негодяй вынул из внутреннего кармана конверт и бросил его в ящик. Мальчик

успел заметить, что на конверте крупными буквами написано: "Лично в руки".

А внизу подпись: "Доброжелатель".

У выезда из города возле молочного магазина Мальчик внезапно увидел

Феню Моргану. Неужели и она стала совсем-совсем обыкновенной? Расплющив нос

о стекло, он вглядывался в знакомую фигурку. Тут из-за туч выглянуло

солнце. Оно ударило косыми лучами по толпе, и за спиной у девочки вспыхнуло

золотистое сияние. Это длилось секунду-две, не более. Что это было?

Золотистая ли ткань платья сверкнула на солнце или в самом деле крылья?

Но туча снова закрыла солнце, и все стало, как прежде,- серым и

обыкновенным. А автобус ехал все вперед и вперед. Расстояние уменьшило

фигурку феи, черты лица расплылись в одну розоватую точку, а потом дорога

плавно изогнулась, и люди у магазина исчезли.

Мимо автобуса проносились хаты и хатки, колодец с журавлем,

животноводческий комплекс, где у выезда недавно установили скульптуру:

могучий человек - потребитель, ухватив за рога не менее могучего быка,

пытается убедить его отказаться от собственной плоти в человеческую пользу.

Судя по вытаращенным глазам быка, переговоры шли успешно.

Автобус прогрохотал по мосту через Закревку, а это означало, что

Глуховический район позади.

Киев, далекий Киев все больше овладевал мыслями Мальчика,

14

Уехал Мальчик в Киев, и скоро выяснилось, что в этом отношении он

оказался первой ласточкой. Потянулась вслед за ним молодежь в большие

города. Совсем скучно стало в Глуховичах. Обезлюдела вечерами Хорогод-ская,

ранее заполненная гуляющей молодежью.

Я позволю себе несколько отклониться от сюжетной линии и поподробнее

рассказать о Хорогодской, ибо улица эта была особенной. Она представляла

собой "пространство между двумя рядами домов для прохода и проезда" только

днем. Вечером эта обыкновенная, густо засаженная деревьями, спокойная улица

преображалась, превращаясь в своеобразное средоточие жизни молодежи. Здесь

происходили деловые встречи, возле дома культуры или старого кинотеатра

назначались свидания.

Из сквера, выходящего на Хорогодскую, зеленые юнцы, сидя на садовых

скамейках, намного прилежнее, чем сидя за партами, внимали жизненным

урокам, наблюдая за действиями искушенных провинциальных ловеласов. Словом,

улица эта имела многоцелевые функции, но все же преимущественно она

являлась пристанищем пораженных любовным недугом. Потому-то выражение

"прошвырнуться по Хорогодской" имело вполне определенное значение и

встречалось с понимающей ухмылкой.

Для коренного жителя зияющая пустота Хорогодской по вечерам казалась

тревожной, не предвещающей ничего доброго. Прежде обитатели местечка,

случайно оказавшиеся на Хорогодской, непроизвольно замедляли шаг,

поддавшись ее очарованию и невольно предавались воспоминаниям. Теперь же

пустынная улица внушала тревогу и безотчетный страх. Прохожие, нечаянно

попавшие на нее в поздний час, ускоряли шаг, а выйдя за ее пределы,

облегченно вздыхали. Каковы же причины этого наваждения? Почему охватывала

вечерами одинокого прохожего необъяснимая жуть - и это на бывшей развеселой

Хорогодской? Трудно сказать. Не по той ли причине, по которой мы панически

боимся покойника, внушавшего нам при жизни самые добрые чувства?

Кинотеатр перестал выполнять план.

В углу танцплощадки в парке стеснительно переминались с ноги на ногу

несколько парочек. А в один из воскресных вечеров произошел немыслимый

ранее, совершенно невозможный, скандальный случай: танцплощадка оказалась

совершенно пустой. И это была не привычная, хорошо знакомая музыкантам

замусоренная, заплеванная пустота, остающаяся после окончания танцев, а

стерильно чистая пустота какого-то неземного пейзажа.

Музыканты, обмениваясь малозвучными репликами и сплевывая сквозь зубы

на некрашенные доски помоста, ждали час. Ровно в девять Миша Ваксман встал,

прислонил контрабас к перегородке и веско сказал:

- Ребята! Надо делать большие ноги!

1 августа 19.. на городок начала падать пыль. Раньше всех это явление

обнаружили рыбаки, в час, когда занимался рассвет и солнце чуть-чуть

приподняло над темным гребешком далекого леса оранжевую макушку. И вот

когда посветлело, рыбаки с изумлением заметили, что на штормовках, лодке,

снастях - везде - лежит тонкий слой серебристо-серой пыли. Они, разумеется,

посмотрели вверх и увидели, что в безветренном воздухе, плавно снижаясь,

серебрятся мелкие пылинки.

В первый же день Валериан Семенович, ненадолго оживившись, провел

исследование пыли на радиоактивность.

В этом отношении пыль оказалась совершенно безопасной, и если в первые

часы в городке и были кое у кого страхи на этот счет, то после сообщения

физика они рассеялись. Абсолютно все, неизвестно почему, были уверены, что

пыль - дело временное и через несколько часов прекратится.

Но пылепад не прекратился и на следующий день.

Летние краски потускнели: на земле, на асфальте, на траве, на заборах,

на листьях деревьев - всюду - серебристо-серый безжизненный налет.

Толщину слоя пыли, выпавшей за ночь, измерили. Оказалось, что за сутки

образовался слой в пять миллиметров.

В этот день на пятиминутке психиатр Андрей Григорьевич, услышав эту

новость, глубокомысленно изрек:

- Если после извержения вулкана на поверхность выпадает слой пепла

толщиной более десяти сантиметров, жители покидают место обитания и уходят.

Сидящие рядом с ним коллеги, услышав это высказывание, сдержанно

заулыбались и переглянулись. В который раз их дедушка давал примеры широкой

и одновременно бесполезной эрудиции.

Пыль продолжала падать с наводящим на неприятные размышления

постоянством. В конце следующей недели высказывание психиатра о печальных

последствиях пеплопадов распространилось в городе. Подсчитали, что слой

пыли толщиной в десять сантиметров должен образоваться за двадцать дней.

Народ забеспокоился по-настоящему. О пыли говорили и дома, и на

работе, и во время перекуров. Словом, тема эта по популярности легко обошла

тему футбольную и далеко позади оставила разговоры о делах сердечных.

Исполком бросил в бой уборочные машины, дворники работали не покладая

рук. Но, вставая поутру, все с отчаянием убеждались, что пылепад

продолжается.

Вспоминая тревожные слова психиатра, все от мала до велика по

несколько раз в день, измеряли толщину пылевого покрова линеечкой, которую

отныне постоянно носили с собой,- мужчины во внутреннем кармане пиджака,

женщины в сумочке. Ребятишки, раньше бравшие линейки лишь на черчение,

теперь тягали их в своих портфельчиках ежедневно.

Несколько недель городок боролс