Вторник, 19.03.2024, 09:18
Приветствую Вас Гость

Чернобыль & Чернобыляне

Каталог статей

Главная » Статьи » Чернобыльский район » Экспедиция МЧС

Экспедиция
«Все говорили: да, это нужно, но кто?»

Автор: Яна ДУБИНЯНСКАЯ


                                                                                                     

Ростислав Омеляшко                                   Президент Украины В.Ющенко с участниками
 историко-культурологической экспедиции
 в музейном фондохранилище в г. Чернобыле.
 Справа — Лина Костенко.


Почти на всех фото он в камуфляже. Сотрудник МЧС, человек экстремальной профессии. Ежегодно он собирает добровольцев, готовых ехать в места, о которых до сих пор говорят с болью и некоторым опасением — в Чернобыльскую зону.

У него было одно из самых мирных человеческих занятий: учитель, филолог, фольклорист. Имея и музыкальное образование, молодой ученый специализировался на изучении песенных форм украинского фольклора. Именно он первым обратил внимание на то, что Чернобыль — это не только техногенная катастрофа, но и утраченные песни, обряды и обычаи, сказки и заговоры, народная архитектура и одежда, промыслы, ремесла, бортничество… И сохранить все это не менее важно, чем ликвидировать материальные последствия катастрофы.

О парадоксах зоны, о том, что было до нее и что будет после, рассказывает главный специалист по вопросам культурологии отдела научно-технического развития Управления образования и науки МЧС Украины Ростислав Омеляшко.

Белое пятно и черное пятно

— Я никогда не искал работу, всегда работа находила меня. После окончания в 1977 году филфака Киевского университета планировал поступать в аспирантуру, занимался фольклористикой, древней литературой. И как-то приехали знакомые учителя из села Марьяновки Васильковского района, родины Ивана Семеновича Козловского. Они с большим трудом «пробили» музыкально-эстетический эксперимент: музыку и пение в школе преподавали трижды в неделю с первого по десятый класс, а Козловский организовал при ней еще и музыкальную школу. Говорят: «Подала на пенсию учительница украинского языка и литературы, иди на ее место, поможешь нам». Я ночь подумал и на следующий день, имея возможность устроиться в любую школу Киева, да еще и с правом на получение квартиры, развернулся и на пять лет уехал в Марьяновку.

Это была очень интересная работа. Камертоном относительно репертуара и методики был Козловский. Мы показали, как можно с теми же средствами и учителями реформировать музыкально-эстетическое воспитание. Школа, в которой было 205 учеников, вся запела! Средние классы учились хоровому пению и игре на сопилке, они исполняли на этих сопилках и Баха, и Моцарта. Был оркестр народных инструментов, ансамбль скрипачей, духовой оркестр, хор на шестьдесят человек. Старшие классы приходили ко мне на курс истории искусства и мировой культуры. У меня есть и музыкальное образование...

— И чем закончился этот эксперимент?

— Мы доказали, что нет поющих и непоющих детей. Все пели! За двести лет существования Большого театра в Москве впервые на этой сцене выступал сельский детский хор — это было 80-летие Козловского. А через год — большой зал Московской консерватории. За три года у нас было шесть печатных афиш! Это был успех. Музыкальное воспитание развивало у детей активную жизненную позицию. Дети изменились, изменили родителей, и все село начало меняться!

Но именно за это, а еще потому, что Козловский выступал здесь не как «московский соловей», а как украинец, нас и били. Книгу, подготовленную нами в печать в «Музичній Україні», зарезали... В 1982 году я уехал из Марьяновки.

— Вернулись в Киев?

— Да, работал в школе и готовил диссертацию по песенным формам украинского фольклора. Когда выходило издание «Українська поезія XVII століття», ко мне обратились, чтобы я написал раздел «Українська поезія з рукописних пісенників». Это демократическая украинская поэзия, написанная народным языком. Я этих сборников сотни переработал и уже интуитивно ощущал, где фольклорное произведение, а где — произведение литературного происхождения, даже если оно фольклоризировано.

— Ростислав Андреевич, у вас такая почти пасторальная специализация, и вдруг — Чернобыль. Как это случилось?

— Я собрал для диссертации большой материал, 30 тысяч песен, и сделал этнографическую раскладку по регионам Украины. И тут оказалось, что Центральное Полесье — почти сплошное белое пятно. Это был 1989 год, апрель. На третий год после катастрофы начали открывать относительную правду о ней. И вот, рассматривая в газете карту загрязнения территории, я увидел, что на мое полесское белое пятно падает черное пятно. И понял, что регион, уникальный в этнографическом, в историческом плане, сохранивший реликтовые явления во всех отраслях народной культуры, но малоизученный, — просто исчезает.

Я уже не мог отступиться от этой проблемы. Начал обращаться в разные учреждения: в университет имени Шевченко, на кафедры украинского языка и фольклористики, в Пироговский музей, в министерства культуры и образования. Все говорили: «Да, это проблема, но кто туда поедет, это опасно...» Я искал пути, как вывести эту проблему на государственный уровень. 10 августа 1989 года опубликовал в газете «Сільські вісті» статью «Дзвони Чорнобиля не змовкають», где была сформулирована вся проблематика: что делать, как делать, каким должен быть результат. Прошел год, и 1 августа 1990 года появилось постановление ВС «О неотложных мерах по защите граждан Украины от последствий Чернобыльской катастрофы», где отдельным пунктом было задекларировано создание историко-культурологической экспедиции.

«Я пришла к вам в экспедицию»

— Неужели вам удалось своими силами пробить нашу бюрократическую систему?

— Мне очень помогли физики из Института ядерных исследований, там была лаборатория, исследовавшая загрязнение этой территории. Ее руководитель Виталий Чумак предложил мне: «Сейчас едем в Овруцкий район. Берите магнитофон, фотоаппарат, садитесь с нами в машину». Я говорю: «Что же я один сделаю? Это должна быть государственная программа». Собрал подписи десяти научных сотрудников под обращением в Минатомэнерго СССР: в принципе тот, кто являлся виновником этой трагедии, должен был найти средства не только на ликвидацию ее последствий в экологическом, техническом плане, но и на спасение культурного наследия. Физики дали мне адрес Минатомэнерго в Москве (он был засекреченный, здание без единой вывески). Когда я туда пришел, они не хотели жалобу с Украины даже регистрировать, и по сей день так и не дали ответа.

Тогда я начал выходить на различные конференции, международные симпозиумы, добился, чтобы все это прозвучало с трибуны Верховного Совета. Физики-ядерщики предложили выступить на Всесоюзной конференции к четвертой годовщине Чернобыля. Именно ее решения и повлияли на то постановление ВС, в частности относительно пункта о создании экспедиции.

Мы планировали, что это будет научный центр, но вместо этого в новообразованном Минчернобыле были выделены три штатных единицы — сектор, который назвали Историко-культурологической экспедицией. Понятно, что трое — это не экспедиция. А сначала она вообще была в одном лице.

Первый министр Георгий Готовчиц, когда брал меня на работу в министерство, сказал: «Вас тут многие не поймут с вашими культурологическими проблемами, но если нужна поддержка — всегда обращайтесь ко мне, поскольку я убежден: надо не только тело спасать, но и душу».

— Знаю, что именно вы остановили бульдозеры, которыми начали закапывать зараженные села...

— Я узнал об этом от Александра Неживого из редакции журнала «Пам’ятки України». Он тоже поднимал чернобыльскую тему и даже организовал две разведывательные экспедиции в зону. Я как раз искал напарников, единомышленников. Он рассказал, как бульдозерами вырывали огромные котлованы, «сворачивали» туда села, оставались только курганы, могилы закопанных сел. И тогда мы вместе с Григорием Андриановичем Гончаренко — очень интересным человеком, биологом, экологом, председателем Киевской городской организации «Зелений світ», написали письмо в Совет Министров УССР: пока этнографы не изучат эти территории, пока там не будут спасены памятники, представляющие чрезвычайную ценность, никто не имеет права закапывать эти села! Даже если они радиоактивно загрязнены и фонят. И нам пришел ответ, дескать, проблему подняли правильно, но ведь туда могут ехать только добровольцы... Все повисало в воздухе. Все говорили: да, это нужно, но кто?

— Как же вы искали добровольцев?

— За десяток с лишним лет работы мне удалось привлечь где-то около 250 человек. Через саму зону прошло более сотни! Некоторые были один раз и вылетали на третьи сутки, а есть такие, которые все экспедиции отработали от звонка до звонка.

Мы с Гончаренко разработали первую комплексную программу, она прошла апробацию в УООПИКе и АН Украины. Ее первый пункт состоял в поиске информации. Был создан большой творческий коллектив из 95 человек: 35 кандидатов наук, шесть докторов, много музейщиков, архивистов. Мы провели поиск по архивным и печатным материалам, музейным фондам: что до 1986 года изучалось в различных этнографических направлениях на территории зон отселения. Создали картотеку, это целый шкаф был. И когда мы свели весь этот материал, оказалось, что территория изучена очень неравномерно, комплексным исследованием были охвачены разве что отдельные села, несколько точек. А остальное требовало основательной доработки, изучения, сбора материала.

В 1993 году началась работа по инвентаризации недвижимых памятников истории и культуры. Это памятники археологии, истории, монументального искусства, кладбища. Свыше пятисот населенных пунктов осмотрены, свыше тысячи памятников инвентаризованы. А с 1994 года начались уже комплексные этнографические экспедиции.

— Многие узнали об экспедициях в зону благодаря Лине Костенко. Как вы с ней познакомились?

— Мы с Линой Васильевной встретились в 1993 году на конференции в Киевском университете. Она как раз выступила с очень критической статьей: дескать, гибнет культурное наследие, а где-то есть какая-то экспедиция, которая ничего не делает. Именно тогда я искал людей, разбивался, но не мог никого найти! Я передал ей все мои материалы: «Лина Васильевна, ознакомьтесь, если можете, помогите».

Весной 1994-го мы с писателем Даниилом Кулиняком организовали поездку в зону хора «Гомін» — в поминальные дни, после Пасхи. И когда автобус уже стоял на улице Свердлова, то есть Прорезной, смотрю: подходит Лина Костенко. «Я пришла к вам в экспедицию». А она до того сама ездила в зону, видела, как горит Чернобыль, многих людей там знает. Рассказывала, как под колючей проволокой пробиралась... Лина Васильевна говорит, что, возможно, эта зона вообще является моделью будущей Украины, если мы будем так жить и хозяйничать.

Мы сделали круг по десятикилометровой зоне, по кладбищам проехали. А уже с 1995 года Лина Костенко работала во всех наших экспедициях с начала и до конца. В экспедиции больше всего ее интересовали архивы. Сбор материалов, разбросанных на поле в брошенных домах, сельсоветах, медицинских амбулаториях, — это ее увлечение. У нее глубокая интуиция, всегда знает, что можно выбросить, а что взять. Когда-то показывала мне истории болезней — до и после 1970 года, когда построили ЧАЭС. Здесь колоссальный материал для социологических исследований, написания микроистории каждого села. Очень много фотографий... Помню, как Лина Васильевна нашла архив Старошепелицкого сельсовета: несет целую кипу бумаг, и такая счастливая...

— И что дальше с этими экспонатами?

— У нас есть три хранилища: кинотеатр в Чернобыле, зал в краеведческом музее в Иванкове и триста квадратных метров в Киеве. Там хранятся эти экспонаты. Но ведь за ними нужно ухаживать! Особенно ткань, шерсть требуют постоянного ухода, чтобы моль не завелась. К тому же все материалы требуют архивного упорядочения. Стало очевидно, что на началах временных творческих коллективов дальше работать нельзя. В 2001 году мне удалось создать Центр защиты культурного наследия от чрезвычайных ситуаций. Его штатные работники уже могли планомерно работать с этими материалами. Центр координировал и дальнейшую экспедиционную работу.

«Потом я выключил дозиметр, 
чтобы не раздражал»

— Насколько большая разница между обычными этнографическими экспедициями и работой в пострадавших от катастрофы районах?

— Именно таких комплексных экспедиций раньше, говорят ученые, вообще не было. Представьте себе: выезжает 20—25 человек, каждый берет одну-две научные темы. Спектр наших исследований: народное искусство, музыкальный фольклор, словесный фольклор, народная медицина, верования, семейные обряды, календарные обряды, промыслы, ремесла, народная одежда, пища, архитектура, транспорт, хозяйство, бортничество... После сплошных комплексных экспедиций-разведок обнаруживали места, которые действительно являются уникальными, скажем, в плане народной музыки, туда ехали музыковеды, записывали на цифровую технику материалы в фонохрестоматию «Традиционная музыка Полесья». Фильмы сняли...

— Какова специфика экспедиций в зону отчуждения?

— В зону не поедешь с палатками, как когда-то ездили в этнографические экспедиции. Нужно защитить человеческий организм от влияния радиоактивной пыли: это соответствующая одежда, рукавицы, респираторы, повязки марлевые. Радиационный гамма-фон сегодня не очень высокий, по сравнению с 80-ми годами, но есть радиоактивная пыль: альфа-частицы, бета-частицы — и вдыхать ее нежелательно. Когда люди лезут на чердак, осматривают брошенные здания, у них всегда есть средства защиты.

Перед выездом в зону мы закупаем провиант на две недели, берем с собой повара. Закон такой: люди, работающие в зоне, должны хорошо, качественно питаться и нормально отдыхать. Мы останавливаемся в общежитии НАНУ, там есть теплая вода, душ. Максимально комфортные условия для проживания, питания и безопасности людей.

А что касается нашей работы в зоне — в разных условиях работаем, с разными фонами. Где-то, как в Чернобыле, 30 микрорентген в час, где-то, как в Машеве или Усове, — 800, где-то за тысячу... У нас же с собой дозиметры, я всегда смотрю, куда веду людей. Я могу сам пойти туда, где фон выше, но других не пущу.

Припоминаю, когда-то мы снимали одно кладбище метрах в трехстах от саркофага. Рассказывали, что это был хутор Подлесный, рядом небольшое кладбище, там люди даже рушники вывешивают каждую весну в поминальные дни. Мы поехали его отснять. Я всех оставил в машине, пошел сам. Сказал: «Кто хочет, может идти». Пошел Николай Семиног с камерой, за нами — Надя Ковальчук... Я включил дозиметр, и пошло: две тысячи, три, четыре, пять... потом я его выключил, чтобы не раздражал. Отсняли это кладбище — и ничего, все нормально.

— Как, кстати, ваше здоровье?

— Живем (улыбается). Все-таки столько лет работаем в зоне. Когда кто-то говорит, что поехал в Чернобыль, где 30 микрорентген, или в южную часть зоны, где есть села намного чище, чем сам Киев, — потому что естественный фон гранита 25 микрорентген, на Крещатике повышенный радиационный фон! — и говорят, что от этого что-то с кем-то случилось... Это басни. В зоне теперь не это страшно.

— А что именно?

— Зона превращается в дикие, местами непроходимые заросли. Там, где были огороды, сейчас лес. Представляете, как бамбук растет? — точно так вишня или слива частоколом покрывает тот огород. Мелиоративная система зарастает, восстанавливаются болота, есть села, куда вообще уже не пройти, поскольку вода стоит. В некоторые села мы пробирались зимой, находили обходные дороги. Припоминаю дорогу в Бовище: вначале пустили КамАЗ по заснеженному болоту, срубили деревья, чтобы он прошел, проложив дорогу, а за ним уже наш автобус. Уникальные материалы там нашли... Или как ходили на хутор Алеховка в Ладыжичах, в лесах, в болотах, только зимой смогли его исследовать.

Экспедиция в зоне, как правило, работает, когда еще или уже нет листвы. Лето — это поездки к переселенцам, на другие загрязненные территории. Потому что заросли не дают возможности ни сфотографировать, ни пролезть. По пятьдесят клещей на себя насобираешь в такой зелени, гадюк не видно под ногами, кабанов в зарослях. Сейчас опасность в чем — дикие животные по зоне ходят. Рысь появилась, кабаны, волки. Можно нарваться на преступников, скрывающихся в покинутых домах. Если экспедиция едет в далекие села, мы всегда берем с собой милиционера, вооруженного автоматом.

Это новое явление — этнографическая работа в экстремальных условиях, в частности в зоне. Мы разработали свои методики. Начитываем информацию на диктофон, чтобы не тратить время на записи. В дом никто не имеет права заходить один, только группой. Двадцать лет прошло, дома уже полуразрушены, можно провалиться в какую-нибудь яму, может потолок поехать. Можно упасть в заброшенный колодец, откуда никто не вытащит, не услышит и не увидит. Это опасности, подстерегающие в зоне, особенно когда есть листва. Очень хорошо работать, когда снег есть, тогда бета-частицы под ним, совсем безопасно.

Осматриваем дом — если видим какие-нибудь интересные вещи в интерьере, фиксируем их. Предметы, представляющие этнографическую ценность, выносим. Советуемся: берем — не берем. Вот, например, большие кадубы — выдолбленные посудины для хранения зерна, прекрасные, старинные, в начале ХХ века таких сосен уже не было, в метр диаметром... Смотрим, а кадуб испорчен шашелем, для музея не годится.

Подкова на счастье

— Какие находки запомнились особенно?

— В 2004 году так сложилось, что экспедиция получила средства на проведение работ только в конце ноября. Мы должны были реализовать эти средства, выполнить запланированную работу. На третий день оранжевой революции экспедиция поехала в зону. И в первый день (мы в селе Лелёве работали, недалеко от Чернобыля) — одна из первых находок, подкова! Я сообщил Лине Васильевне: «Мы подкову нашли на счастье!». Она говорит: «Обязательно передам Виктору Андреевичу!». Когда он через год к нам приехал, мы ему показали в хранилище в Чернобыле эту подкову. А он смотрит на нее, снимает с пальца перстень и кладет рядом: «Это медный перстень, которому триста лет, он мне от прадедов достался, на нем мой символ — я в своей символике ничего не придумывал». А на перстне — подкова с крестом.

— В Чернобыле, насколько мне известно, ведутся и археологические раскопки?

— Да. Чернобыль напоминает Киев в миниатюре: есть гора, исторический Подол, два спуска, к нему ведущие, и широкая река Припять. И вот на этой круче три года назад был обнаружен Чернобыль ХІ–ХІІ веков. Как свидетельствуют археологические находки, в ХІ в. это еще было сельское поселение, потом оно горело, а уже в ХІІ в. имеем ярко выраженный город, дружинный форпост, который контролировал устье Припяти. Там много работы, нужно раскопать это городище. Парадокс: если бы не катастрофа, возможно, средневекового Чернобыля никто никогда бы не нашел. Потому что там были огороды, сады — кто бы в них ковырялся? И еще больший парадокс: до катастрофы такие комплексные экспедиции не проводились.

— Вы уже исследовали почти всю территорию Полесья. Каким видите конечный результат своей работы?

— Предстоит создать музей-архив истории и культуры этой территории, который смоделировал бы культурно-исторический образ утраченной Полесской земли. Чтобы это был настоящий банк данных для будущих поколений — и ученых-этнографов, и даже бывших жителей, которые могли бы там найти материал о своем селе, о дедах-прадедах, их обычаи, песни, фотографии. Воссоздать тот регион, который навсегда исчезает с лица земли. Нам необходимо помещение в Киеве для создания такого музея.

— А чем будете заниматься дальше?

— Уже есть постановление Кабмина о реорганизации нашего центра в бюджетное учреждение. Возможно, уже в следующем квартале он будет называться Государственный научный центр защиты культурного наследия от техногенных катастроф. Это не только Чернобыль! Это вообще проблема, имеющая общенациональное значение, поскольку безопасность исторического и культурного наследия народа является составляющей национальной безопасности Украины. Ведь у нас еще немало угроз — другие атомные станции, опасные зоны вокруг разных заводов, многочисленные искусственные моря, представляющие опасность затопления территории. Нужно работать над программой превентивных мер, чтобы в случае чего не пришлось ехать в какую-нибудь новую тридцатикилометровую зону.


Источник: http://www.zn.ua/3000/3760/55877/
Категория: Экспедиция МЧС | Добавил: Natis (07.06.2010)
Просмотров: 4732 | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа
Случайное фото
Поиск
Облако тегов
Батьківщина вода город добро пожаловать авария быта Николай Якушин Дитятки дети воспитатель 24 годовщина выставка Музей Чернобыля 24-я годовщина Катастрофы афганцы Чернобыля. байкер АЗО Ильинская церковь Чернобыль и Припять администрация зоны улицы дома парк 25 лет Чернобыля старые карты Берегите жизнь храм Богородица Чернобыльский район Лелев села Горностайполь чаэс памятник ЧЗО Чорнобиль http://litopys.org.ua/deflise/flise гало Авария на ЧАЭС Праздник катастрофа 25 лет диквидатор карта Чернобыля вв Вопли Видоплясова военкомат водонапорная башня улица телеграмма дом культуры район телефон иконы Архистратиг Михаил Божья мать с младенцем губерния Припять река детства Чернобыль ива река лодка Новые Шепеличи Копачи детсад схема Чернобыля археологическая карта археология Чернобыля деревня древности врач Антонович Владимир Бонифатиевич Архив Юго-западной железной дороги Залесье Теремцы Голодомор панорама зона Веснянка советская центр Аэс Дадыжичи ателье Опачичи Стечанка синагога ленина Дом культуры Ленин Бычки бык Ликвидатор комсомол КПП Зона Отчуждения chernobyl Chornobyl
Кто в гостях
Погода в Чернобыле
Категории раздела
Чернобыльский район [12]
Населенные пункты [1]
Населенные пункты
Экспедиция МЧС [2]
Экспедиция МЧС
Последние новости
[06.05.2017]
Обновлен и добавлен материал (0)
[27.04.2017]
Поминальные дни в Чернобыле и Чернобыльском районе в 2017 году. (0)
[26.04.2016]
30 лет со дня катастрофы. (0)
[22.04.2016]
Про організацію та забезпечення проведення Днів пам*яті (поминальних днів) у 2016 році (0)
Чат
Наш возраст
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0



Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz
  • Copyright © 2009-2024 chernobylpeople.ucoz.ua Все права защищены. При использовании материалов сайта в письменном или электронном виде, ссылка на сайт обязательна. | Конструктор сайтов - uCoz